Обзор недавно прочтенного (популяризация поэзии; труды по поэтике)

Чтение становится популярным, и это радует. 
Пока я не дописала мысль о неврозе неукорененности ввиду нехватки времени, буду выкладывать небольшие "отзывы" на кое-что из прочтенного. Все книги вы легко найдете в открытом доступе.


Вейдле 
"Эмбриология поэзии".

Популярно, развлекательно, интересно. Очень много примеров, самые интересные главы - о фоносемантике и та, где автор разбирает сонет Шекспира. Книжка открывается вводом в "эмбриологию", то есть, онтологию появления поэтич. высказываний.
Конечно, за всеми размышлениями стоят однозначные философские убеждения.  Это - платоновско-романтический взгляд (мистификация появления поэзии-чуда, поэзии-откровения), стремящийся к формальному подходом английских романтиков, но все равно соскальзывающий в себя, в идею медиума. Похоже, в этом - раздор внутри взглядов автора, противорчие... Книжку не дочитала. Нужно будет дочитать, если больше будет совсем нечего читать.

Азарова (и др.) 
"Учебник поэзии". 

Смелое и оправданное название. Хотя в качестве подзаголовка следовало бы добавить указание на ангажированность учебника пафосом футуризма. Книжка не претендует на научную строгость, зато вы найдете здесь многосторонний разбр ситуации, в которой оказалась русскоязычная поэзия сегодня. Сами поэты рекомендуют ее друг другу как средство для того, чтобы "въехать" в то, что есть поэзия.
Обнаружила у автора ту же двойственную концепцию Нового, что мешает мне: с одной стороны, новое - это формально новое в захватнической концепции языка, и согласно этому, Пушкин для нас уже не поэзия, мы может его читать только как реликт (то же говорит в какой-то из своих статей по поэтике Р. Якобсон, то же постановили в манифесте "Пощечина обществ. вкусу" футуристы). С другой - Новое-всеобщее, не устаревающее (О. Э. стал популярен только в 80-е, и автор представляет это как восстановление историч. справедливости). Короче говоря, поэзия как создание формально нового предполагает устаревание техники работы со словом, устаревший стих для читателя не звучит. Поэзия как создание мета-исторического предполгает достижение всеобщего (метафизического) уровня, благодаря которому стихотворение не перестает быть актуальным веками. Отсюда – разделение поэзии на «профессиональную» (создающую формально новое) и «любительскую» (которая думает, что "сеет хорошее, доброе вечное", а на деле пишет в-духе-мертвичины). Как снимается или разрешается, или улаживается это противоречие, не понятно. Видимо, автор намекает, что мы все еще живем в эпоху футуризма.

Зато здесь много всякого про журналы и современников; богатый иллюстративный материал; но читать внимательно и долго не стоит, как и предыдущую книжку - их бы обе усушить, ужать раз в 5. 

Шогенцукова Н. А. 
"Опыт онтологической поэтики". 

Тоже научно-популярный труд. В начале работы автор рассказывает о двух эпохах развития сознания - мифологической и рациональной. Потом начинает рассказывать о необходимости их синтеза в наступающую новую эпоху. Три главы посвящены анализу философий поэзии По, Мелвилла, Гарднера. В конце автор не скатывается, а закономерно приходит к платоновскому боговдохновению, таким образом, в качестве основания под рациональное подводится божественное. Короче говоря, синтез не удался. Автор цитирует раннего Шеллинга и с ним соглашается. 

Веселовский А. Н.
 "Историческая поэтика". 

Небезынтересное историческое понимание поэзии, но оно не языково. В смысле, актором акта творчества является не язык, как в случае Хайдеггера, и не поэт, как кажется самому Веселовскому, а, скорее, бессознательное, память, в сочетании с набором инструментов-тем, инструментов-образов синтезирующая результаты – новые, то есть, обновленные, темы и образы. Поэтический акт в разных местах назван «актом творчества», «психическим актом», а его прообразом является «прозаический акт» расчленения мира при помощи сравнения. На самом деле речь идет о создании "личными поэтами" вариаций на тему общественной памяти. Идея Веселовского движется в пределах метафизики. Поэтический акт (в смысле поэтического понимания) не трансцендирует поэта за пределы языка, но имманентен языку. Он возвращает поэта и следующий за ним народ к уже открытому, давая возможность «эволюции общественных и личных идеалов» осуществиться [вес, с. 57]. Пожалуй, он мне больше всего понятен. Кстати, читать из всех здесь перечисленных его приятнее всего.

Волошинов (работа, написанная под его именем Бахтиным) 
"О границах поэтики и лингвистики". 

А вот это уже не игрушки. Крайне тяжелая, если ты не в дискурсе, книжка. Автор обвиняет Виноградова в антиисторизме и антипсихологизме, что ведет к разыву между произведением как системой и историей литературы как (идеологически детерминированной) сменой этих систем, следовательно, разрыву между двумя пониманиями языка: как «системой нормативно-тождественных форм» и как «исторически меняющимся образованием» [498-499]. Корнем этого порока является «плоскость — координаты социального  общения и социальной борьбы» [с. 500]. Чтобы врубиться в этот марксизм, нужно посмотреть статьи по нему... Мне от него становится очень печально, как было когда появился смартфон: снова проступает печальная сущность современности.

В чем вообще беда с идеологией как подосновой истории смены литературных стилей, выработки форм и тем? Ставя во главу угла общение, Виноградов приходит к выводу, что произведение искусства – это сообщение, обращенное к ближнему собеседнику. Но мы знаем, что оно обращено к дальнему собеседнику, и поэтому неправда, что его интонация – говорит-к кому-то. Это может быть и неслыханная интонация, которую никто из нынешних, ближних понять не сможет. А понять ее сможет только тот, кого она создаст. 

фото отсюда: https://pixabay.com